Отрывок из статьи «Кроненберг, мушиность и другой-Я»

В фильме упоминается рак — он считается «невидимой» болезнью с неочевидными внешними проявлениями (к примеру, сильным истощением). Идея опухоли, в которой злокачественные клетки ускоренно делятся и поражают соседние нормальные клетки, созвучна не только тому, как клетки мухи вытесняют клетки Брандла, но и той скрытой инаковости, которая пробудилась и неумолимо пожирает «я» персонажа. В «Мухе» невидимые раковые процессы стали как бы осязаемыми. Симптомы больше похожи на проявления проказы. И действительно, Брандл временами чуть ли не кричит: «Я нечист!» Например, когда Ронни впервые видит его сильно деградировавшим, он не хочет подходить к ней, осознавая собственное уродство. Когда она пытается обнять его, он уворачивается, говоря: «Ты такая красивая», подразумевая: «Ты не должна прикасаться к такому мерзкому существу, как я». Это похоже на ту юношескую неуверенность в себе с женщинами и чувство изолированности, которые отсылают к Брандлу до встречи с Ронни, до телепортации (в этом смысле он очень напоминает главного героя «Мертвой зоны»). Превращение Сета в уродливого монстра тоже можно рассматривать как возврат к предыдущему, более свойственному ему состоянию: он всегда был мухой, только тайно («Я муха, которой приснилось, что она человек»). Но несмотря на внешность «прокаженного», рак — слишком хорошая аллюзия, чтобы отказаться от нее. Брандл заверяет: «Я не буду еще одним нытиком с опухолью, который твердит, как у него выпадают волосы, и что ему удалили лимфоузлы». Это еще одно сравнение Брандла с больным раком.

Очевидно, рак имеет значение для Кроненберга — о нем говорится напрямую, или он оказывается встроен в тематический пейзаж его работ. Он — то, что Уэйн Дрю метко назвал «непрекращающимся кошмаром фильмов Кроненберга»*. В «Мухе» он становится синонимом неизбежного ужасного финала: потери себя и победы тайной инаковости, тела, которое воплощает собой нечто неподконтрольное и опасное, мушиности, физически ужасной смертью. Превращение Сета из милого, застенчивого, умного, ценного для общества человека в гниющее и разлагающееся месиво, в хищного «чужого», Кроненберг рассматривает не просто как нечто жуткое и печальное, но как воплощение своих самых глубоких и стойких страхов.