Gorodishko. Тамань глазами
иностранных путешественников
Фрагмент

Дворянину Обри де ла Мотрэ «не повезло» родиться в Париже в 1674 году. Он был гугенотом — французским протестантом (кальвинистом). Именно над ними католики учинили расправу во время Варфоломеевской ночи 1572 года. Минует 26 лет, прежде чем король Генрих IV издаст Нантский эдикт, предоставивший гугенотам равные с католиками права и религиозная война пойдет на спад.

Пройдет чуть меньше ста лет, и уже другой король, Людовик XIV, 18 октября 1685 года обнародует скандальный «эдикт Фонтенбло». Он и положит конец веротерпимости. Спасая свои жизни, протестанты станут массово покидать родину. Среди них окажется и Обри де ла Мотрэ.

В 1696 году двадцатидвухлетний француз стал беженцем. Он отправился в Рим, затем в Лиссабон, а потом в Лондон. Спустя два года Обри перебрался в Константинополь, но размеренная жизнь на одном месте оказалась сущей скукой. В 1707 году он поплыл на корабле исследовать острова Эгейского моря, потом осмотрел Мальту и посетил Барселону. Обри промышлял торговлей древними монетами и антикварными вещицами, зарабатывая тем самым средства на новые путешествия. Зная персидские традиции, именно де ла Мотрэ ввел в Европе моду преподносить цветы в честь знаменательных событий. Цветочный этикет переживет своего создателя и в XX веке станет обыденностью.

Страсть к путешествиям де ла Мотрэ сделал своей работой. Он начал разъезжать по свету с разными дипломатическими поручениями. Европа, Северная Африка, Ближний Восток… Где‑то в этих скитаниях наш герой обратил на себя внимание шведского двора. Карл XII, с 1700 года воевавший с Россией, имел свои интересы в Астрахани и на Кавказе. Он завербовал Обри и отправил его шпионить поближе к российским границам. В 1711 году через Крым и Тамань де ла Мотрэ совершил поездку на Северный Кавказ. Сначала он поехал под видом купца, но встреченный на пути армянин, уже побывавший в черкесских землях, убедил его, что выдать себя за врача куда более выгодно и безопасно.

Агент шведского короля принял этот совет. Обри запасся «невинными», по его словам, лекарствами и положился на элементарные познания в медицине, которые имел любой европеец его возраста и происхождения. Надежды на собственные силы и малограмотность местного населения его не обманули: он сошел за искусного эскулапа.

Де ла Мотрэ познакомился с ханами Крыма, проник не только в их дворцы, но и в дома простых людей. Он с интересом слушал истории дезертиров, общался с беглыми итальянцами и шведами. Не полагаясь на свою память, он постоянно записывал в дневнике истории о культуре, быте, политике, торговле, религии, кулинарии. Ничто не ускользало от его внимания.

В 1724 году в Лондоне на английском языке, а в 1727 году в Гааге на французском вышел объемный труд Обри де ла Мотрэ с обычным для того времени названием из 179 слов: «Путешествие господина А. Де ла Мотрэ в Европу, Азию и Африку, где можно найти большое разнообразие изысканий географических, исторических и политических относительно Италии, Греции, Турции, Татарии, Крыма и ногайцев, Черкесии, Швеции, Лапландии и т. д., наряду с осведомительными замечаниями о нравах, обычаях, мнениях и т. д. народов и стран, где путешествовал автор, и примечательных подробностях, касающихся личностей и известных писателей Англии, Франции, Италии, Швеции и т. д. А также достоверные сведения о значительных событиях, происшедших в течение более чем 26 лет, которые автор употребил для своих путешествий, вроде: переворота в Турции и смещения последнего султана; войны между турками и русскими и мира, заключенного на р. Пруте, свидетелем которого был автор; деяний и поведения покойного шведского короля в Бендерах и в течение четырех лет его пребывания в Турции; его возвращения в Швецию, его кампаний в Норвегию, смерти и перемен, происшедших после этого. Сочинение снабжено большим числом карт, планов и изображений среднего размера, представляющих редкие и удивительные предметы древности вроде медалей, надписей, идолов, ламп и других остатков древних городов, колоний и народов или произведений искусства и природы и т. д.».

Дневник путешествия де ла Мотрэ был с восторгом встречен публикой, впрочем, критиков его работы тоже нашлось достаточно много, из‑за чего в последующем переиздании 1730 г. автор поместил длинное предисловие, в котором разом ответил тем, кто называл его лжецом и обманщиком.

В сентябре 1726 г. агент под прикрытием прибыл в Санкт-­Петербург и целый месяц посвятил знакомству с новой российской столицей. Рассказ о Петербурге в труде Обри де ла Мотрэ занимает полсотни чрезвычайно содержательных страниц. Путешественник предложил систематический обзор города и окрестностей, причем существенной особенностью этого описания стало пристальное внимание к деталям. Автор то и дело выходил из кареты, чтобы скрупулезно измерить шагами длину и ширину улиц, прикинуть размеры каналов и мостов. Он не пожалел места на изложение сведений о застройке улиц и площадей, о назначении тех или иных примечательных зданий. Записи француза о городском обществе, быте и нравах петербуржцев — от придворной знати до монахов — воистину превосходны. Изложенные события, очевидцем которых автор быть не мог, он, как истинный разведчик, узнал из бесед с петербургскими дипломатами, учеными, моряками и купцами.

Обри де ла Мотрэ путешествовал вплоть до 1729 года, затем долго жил в Англии и, вернувшись в Париж в марте 1743 г., скончался в возрасте 69 лет. Его книга никогда полностью не переводилась на русский язык. Отдельные отрывки печатались крымскими и абхазскими краеведами. Однако даже эти переводы не только выборочны, но имеют некоторые отличия. Дело в том, что английский и французский тексты де ла Мотрэ не вполне идентичны. Автор, в сущности, создал две версии своего повествования. Приведенный здесь отрывок о посещении Тамани 14 декабря 1711 года (из второй главы второго тома) печатается на русском языке впервые. Источник текста: A. de La Motraye. Travels through Europe, Asia and into part of Africa. Vol. II. London, 1730. Pp. 38−39. Перевод с английского и комментарий Дениса Захарова.

…Паша интересовался, хочу ли я задержаться в Еникале? Я ответил, что на следующий день собираюсь проехать по улицам, чтобы осмотреть землю ногайцев, прежде чем отправлюсь в Черкесию. Поскольку мне придется расстаться с человеком Сеферзы Мирзы, я был бы очень признателен его светлости, если бы он помог найти проводника, знающего страну. Он удовлетворил мою просьбу и приказал беглому итальянцу, нанятому им в качестве переводчика, разыскать и привести некоего ногайца по имени Мехмет, который жил в городе. Тот исполнил приказ, и вскоре явился татарин. В жизни я не встречал такого уродливого человека!

В моем присутствии паша спросил его: «Не сопроводишь ли ты этого француза в Ногайскую Татарию, а он заплатит за твои труды». «Да, мой господин», — ответил он. «Что ж, — сказал паша, — оставляю его на твое попечение. У него паспорт, выданный самим ханом, и если с ним случится какое‑­­нибудь несчастье, мы рано или поздно будем знать, как тебя найти и наказать».

Татарин поклялся своей головой, бородой, женой и детьми, что будет служить мне честно и преданно. После чего я распрощался с пашой, поблагодарив его за доброту, и договорился с моим жолдаком (так здесь именуют проводника-­попутчика), что я даю ему неделю на сборы. Я внес аванс и велел [Мехмету] ждать меня в Тамани в центральном караван-сарае.
Я попросил, чтобы он позаботился о найме двух хороших лошадей для нашего путешествия. Он ответил, что у него есть собственный конь, который прекрасно подойдет для этих целей. Тогда я сказал найти хорошего скакуна для меня. Он по­обещал исполнить мою просьбу и ушел.

Тем временем итальянский переводчик, с которым я вступил в беседу, пригласил переночевать у него дома. Я велел перенести туда мои вещи, которые черкес [Сеферзы Мирзы] сложил в мешок вместе со своими.

Мы выпили с ним за ужином. Поскольку итальянец принял магометанскую религию, он знал, как обходить ее запреты. Подобно всем энофилам, если позволите так выразиться, он, как и все пьяницы, чьи речи мне приходилось слышать не раз, начал упражняться в морализаторстве. Он утверждал, что в природе ничего не создано напрасно и что восхитительные вина Судака и Бахчисарая предназначены для людей, а не для животных, каковыми являются те, кто напивается, как свиньи, или, по крайней мере, делает это прилюдно. Еще он заметил, что старается воздерживаться от пития, когда у него нет компании.

Я пробыл там весь последующий день, который провел вместе с ним, осматривая Еникале. Город невелик, так что мы обошли его вдоль и поперек. Стены крепости довольно массивные, сложены из твердого камня. Те, кто разбирается в укреп­лениях, считают их очень неровными, как сказал мне итальянец, который считает себя знатоком в этих вопросах. Вместе со своей женой он утверждал, будто план крепости нарисовал его соотечественник, но правильному исполнению воспротивился турецкий инженер. На самом деле, здесь повсюду заметен турецкий стиль, борющийся с влиянием христианских архитекторов.

Крепость Еникале расположена на возвышении, к юго-­западу от города. Ее стены заканчиваются площадкой, на которой установлены несколько больших медных пушек. Это огромное уродливое строение с цистерной посередине, недостаточно вместительной, чтобы на два месяца обеспечить водой гарнизон, необходимый для ее обороны. Объясняется это тем, что летом в городе часто наблюдается нехватка пресной воды.

Преимущество цитадели в ее местоположении. Суда любой грузоподъемности вынуждены проходить под ее обстрелами с риском подвергнуться атаке из мортир, что контролируют проход, увенчанный большими шарами из серого камня (подобны тем, что установлены в Топане, о которой я упоминал раньше).

Фарватер в направлении к Тамани очень неглубокий, так что суда неизбежно разлетятся на куски, если попытаются пройти пролив этим путем. Впрочем, мелко и в самой Еникале. Мой итальянец утверждал, будто несколько дней назад пришлось снимать пушки с военных кораблей, шедших засвидетельствовать разрушение Таганрога, как того предписывал Прутский договор.

Здесь я купил у армянского ювелира серебряную монету, отчеканенную во времена, когда этот город назывался Пантикапея. Другая тоже была из серебра с отметкой «В» на реверсе.

[14 декабря 1711 года] ко мне присоединился черкес. Вместе мы миновали Босфор Киммерийский и высадились в полумиле выше Тамани, поскольку переправляться непосредственно в город опасно, особенно если на море штормовой ветер, как было в нашем случае. До Тамани добирались около часа, а всего прошло целых три.

Поскольку город невелик, остаток дня был потрачен на его осмотр; мы нашли моего проводника сидящим у дверей караван-сарая и курящим табак. Он сказал, что нанял лошадь до Темрюка, а уже там мы сможем взять другую.

Тамань хоть и небольшой, но густонаселенный город. Его лучше назвать сообществом армян, грузин, мингрелов и черкесов, поскольку именно они составляют основную часть его жителей. То же самое наблюдается в Темрюке и в поселениях в окрестностях Аддаса.

Крепость [Тамани], по‑видимому, была построена или отремонтирована генуэзцами, по крайней мере, некоторые остатки вооружения их консулов свидетельствуют об этом, впрочем, как и в Каффе. Сама крепость небольшая, рвы ее неглубокие, гарнизон состоит лишь из отряда янычар. Чарбаджи (их капитан) приказал привести меня, узнав, что мой проводник уже распространил по городу слух о моем прибытии. Я отругал его за это, так как хотел по возможности остаться инкогнито. Ради этого я даже оделся в соответствии с местными традициями, накинув япанджи, чтобы защититься от сильного снега, который шел в тот день, впрочем, как и все предыдущие дни.

Капитан задал мне множество вопросов о моих странствиях, на которые я с достоинством ответил. Затем он приказал позвать к нему двух молодых шведов, бежавших из крепости Азов и подвергшихся обрезанию. Он хотел, чтобы я расспросил об их положении, узнал род занятий, однако они понимали только свой родной язык и немного русский, которого я не знал, поэтому я не смог удовлетворить его любопытство. Потом, как обычно, принесли кофе, и я откланялся.

Я так и не смог узнать, что побудило этих двух молодых шведов обратиться в магометанство, ведь турки никого к этому не принуждают. Все, что я услышал, это то, что по прибытии они направились прямо к Чарбаджи и произнесли слова, которые предшествуют принятию этой религии. Несомненно, они либо встретили какого‑нибудь русского дезертира, который хвастался своим житейским продвижением с тех пор, как принял новую веру, либо их подтолкнуло к этому известие о счастливой судьбе одного из их соотечественников по имени Али-паша, который в то время командовал одним из отрядов Великого визиря, пытавшегося разрушить Таганрог.

Мы остались на ночлег в Тамани и выехали рано утром 15 [декабря]. Между городом и Темрюком я не заметил ничего, кроме довольно внушительных развалин, которые с каждым днем исчезают из‑за действий местных жителей, что используют эти материалы для строительства складов или закладки фундамента дома.

Территория этих развалин, как мне кажется, совпадает с местоположением древней Фанагории. Предполагаю, что последняя не располагалась на месте нынешней Тамани. Я не нашел никаких надписей и ничего, что дало бы мне дополнительные сведения на сей счет.

Неподалеку от дороги, вблизи колодца, установлен большой и длинный саркофаг из твердого камня, по ценности сопоставимого с мрамором, но без крышки. Внешне он похож на усыпальницы, что я видел в Лампсако. Этот саркофаг служит местом водопоя для лошадей путников. Он наполняется водой благодаря гостеприимной заботе черкесов и других местных жителей, составляющих окрестности колонии Аддас, которая, как я полагаю, и является древней Корокондамой. Дома в этих селениях такие же, как и в Крыму, т. е. сделаны из сплетенных с камышами веток, обмазанных коровьим навозом и грязью.

На пути нам попадались возвышенности, которые можно было бы назвать курганами. Они очень похожи на те, что находятся в английском Стивенидже, или, по крайней мере, они имеют такой же внешний вид. Однако местные жители не обращают на них никакого внимания, и даже не задумываются, чем они могут оказаться. Когда я интересовался их мнением, они либо молчали, либо отвечали, что вспучилась земля. Курганы воспринимают как творение природы.

В два часа пополудни мы прибыли в Темрюк, удаленный от Тамани на расстоянии приблизительно 10 лиг.