Мертвая гора жизни. Глава первая

Мне едва стукнуло восемнадцать, как однажды после бурной гулянки одному из моих товарищей взбрело в голову затащить меня на какую-то галеру и уговорить устроиться юнгой в плавание сроком на год.

Я плохо помню — да что говорить, не помню совсем — события того вечера, которому суждено было стать началом ужасающего приключения, перевернувшего всю мою жизнь. Честно признаться, я снова вернулся в реальность лишь на следующее утро, когда, едва пробудившись, с удивлением обнаружил, что лежу на голых досках, а надо мной простирается беззастенчиво-синее утреннее небо. Затем я заметил паруса, в которых играл легкий ветерок, и белые гребни морских волн, лениво тянущихся по бескрайнему пространству воды до самого горизонта. Я разглядывал длинные толстые веревки, которые мне не раз доводилось видеть на кораблях в порту, и изумление мое все нарастало. В воздухе витал сильный запах смолы.

Я услышал шаги и снова закрыл глаза, притворившись спящим, но уловка не помогла: шаги замерли рядом со мной, и я тут же ощутил, как чей-то сапог с силой пинает меня в бок.

— А ну-ка вставай, юнга! — рявкнул чей-то хриплый голос. — Хватит дрыхнуть! Пора драить палубу! Пошевелись, если не хочешь, чтобы твоя бесполезная тушка болталась на мачте!

Для убедительности своих слов обладатель хриплого голоса снова ударил меня сапогом.

Я поднялся, немного пошатываясь на неровных досках палубы.

— Давай, живей! — продолжил голос. — Ступай к повару, поможешь приготовить жрачку. А ну живее! Он уже заждался!

Оставшись один, я, не имея понятия, где мне искать повара, принялся блуждать между ютом и носовым кубриком. Ветер усилился, и теперь паруса, наполненные воздухом, важно раздувались. Судно — его название я тогда еще не знал — накренившись, неслось по воде, а мачты, изо всех сил противостоя ветру, отчаянно скрипели. На палубе я повстречал нескольких членов команды. Внешний вид их не располагал к ним совершенно, однако тот факт, что они не обратили на меня решительно никакого внимания, был, несомненно, в их пользу. Только тот, который столь бесцеремонно растолкал меня, снова рассвирепел, стоило мне столкнуться с ним нос к носу. Жуткая гримаса перекосила его темное, почти черное лицо, и он прорычал:

— Так ты у нас не любишь работу?! Что ж… Придется тебе объяснить. А ну-ка все сюда, ребята! — позвал он, обращаясь к матросам. — Принесите мне две веревки. Сейчас мы с вами изрядно повеселимся!

Затем он посмотрел на меня глазами, полными ненависти, и добавил:

— Выходит, ты у нас неслуш? Сейчас мы сделаем из тебя матроса!

Команда окружила меня, словно в страшном сне. Тихий, злобный смех этих мрачных мужланов не давал никакой надежды на то, что мне удастся разжалобить их.

— Парни! — снова заорал мой мучитель (я догадался, что он был у них боцманом). — Сколько можно копаться?! Тащите сюда эти проклятые веревки!

— Сейчас, сейчас! — ответил чей-то голос. — Вот…

Передо мной возник молодой матрос, в руках у которого был длиннющий канат с гирей, закреплённой на одном из концов.

— Привяжите-ка этого! —приказал боцман, кивая в мою сторону.

Матрос посмотрел на меня и, нерешительно помедлив, возразил:

— Он же совсем мальчишка! Вдруг он не выдержит?

-- Делай, что тебе сказано, и не вякай!

— Хорошо, — промямлил матрос. — Я просто спросил…

И, больше не возражая, он начал обматывать меня веревкой. В этот момент к нам подошел другой матрос, держа в руках еще одну веревку. Боцман подал им знак, и они вдвоем двинулись к носу корабля. Я наблюдал за ними, онемев от страха. Один взобрался на капитанский мостик, второй встал у левого борта, они вдвоём перекинули веревку через форштевень, позволив ей медленно соскользнуть под корпус корабля, и теперь снова направлялись ко мне. Конец веревки, что была у него в руках, молодой матрос крепко-накрепко привязал к той, что была уже намотана вокруг меня. Теперь я оказался между двух связанных между собой веревок. В ужасе разглядывая лица команды, я заметил выражение сочувствия лишь на немногих; большинство злорадно скалилось в предвкушении моих страданий.

Безразличное к готовящейся пытке, ярко-лазурное море с ослепительно белыми, словно кружевными, гребнями игривых волн, весело несло корабль, который, казалось, нежно касался облаков и небесной синевы своими мачтами.

— Ну! Бросайте его в воду! — взвыл мой истязатель.

Несколько пар сильных мозолистых рук одновременно подхватили меня, и все вокруг загудело зловещим хохотом, который усилился, когда меня поднесли к борту. Я весь сжался и крепко зажмурился, готовясь рухнуть в ледяную воду. О, как же я недооценивал всю изощренность жестокости моих мучителей! Они стали опускать канат постепенно, медленно погружая меня в пучину. Я пытался ухватиться за потрепанный деревянный бок корабля, но лишь изрядно ободрал себе руки. Сверху мне был слышен хохот матросов, смешанный с ревом морских волн подо мной. Внезапно я ощутил, как мои ноги коснулись воды. И тут, к моему величайшему удивлению, я вдруг исполнился необъяснимого спокойствия. Я знал, что ни в коем случае нельзя дышать во время полного погружения. Я дождался, покуда не окажусь в воде по самый подбородок, чтобы набрать в легкие как можно больше воздуха и задержать дыхание. Но моя осторожность не помогла мне: я очень скоро почувствовал, как моя грудная клетка сжимается, заставляя меня судорожно выдыхать. Теперь меня тащили на другую сторону — так же медленно, как и во время погружения в воду. Больше я не мог этого вынести. Мне было необходимо вдохнуть. Я открыл глаза, надеясь увидеть над собой спасительный дневной свет. Но то, что предстало перед моим взором, было настолько ужасающе, что я мгновенно забыл о режущей глаза соли. Я все еще был под корпусом корабля, который в неестественно-зеленом подводном свете походил на огромное морское чудовище.

Вероятно, в тот момент я потерял сознание, потому что совершенно не помню ничего, что произошло со мной дальше. Только потом мне стало известно, что капитан, встревоженный шумом, который подняла команда на палубе, явился на место происшествия и, тут же поняв, что происходит, приказал немедленно извлечь меня из морской пучины. Если бы он не вмешался, я, вероятнее всего, погиб бы.

Я лежал на гамаке, который плавно покачивался в ритме морских волн. Из окна каюты виднелся горизонт. Он погружался в море и появлялся вновь с каждым движением галеры. Я вспомнил об ужасе пережитого и то ли от страха, то ли от измождения снова потерял сознание.

Резкие звуки разбудили меня, и я открыл глаза. Была ночь. Неподалеку от меня на крючке болтался туда-сюда штормовой фонарь. Морщинистое лицо склонившегося надо мной человека было похоже на яблоки, которые моя матушка, бывало, раскладывала на кухне у печки. Во взгляде его маленьких черных глаз не было доброты, но я не находил в них и злобы. Он жевал табачную жвачку, и от него ужасно несло.

— Ну что, паренек, приходишь в себя понемногу? Вставай уже, а то помрешь с голоду!

— Господин, скажите, сколько я проспал? — проговорил я.

— Три дня, дружок. И запомни: здесь нет господ. Я старый Туан, корабельный повар. Мне нужен помощник, так что будешь работать со мной, если не возражаешь. Я не добряк, но и не злодей. На такой работе ты всегда сможешь наесться досыта. А что может быть важнее еды?

— А куда мы плывем? — поинтересовался я.

— Неужто ты не знаешь? Ты ведь хорошенько прочел контракт прежде, чем подписать, разве нет?

И, покачав головой, он продолжил:

— Мы плывем в Перу, на поиски золота для испанцев. Если, конечно, англичане или голландцы нас не потопят до того, как мы туда доберемся.

— Так мы пираты? — спросил я, охваченный внезапным любопытством.

— Нет, что ты. Мы просто выполняем заказ, — проговорил он, пожав плечами.

Затем, оценивающе разглядев мою озадаченную физиономию, он смачно сплюнул черной, вязкой слюной и, переместив табачную жвачку за другую щеку, сипло произнес:

— Идем, я дам тебе чего-нибудь поесть. Ты бледный, как смерть.

Я поднялся. Движение причиняло мне боль. Голова предательски кружилась, но я удержался на ногах и проследовал за своим новым начальником в место, служившее корабельной кухней.

Там было грязно. Тараканы размером раза в три больше, чем мне доводилось когда-либо видеть, сновали по стоящим на полу мешкам с мукой и сахаром. Старый Туан налил мне миску овощного супа, вкус которого понравился мне с первой же ложки. Пока я ел, он наблюдал с довольным видом. Видимо, он любил свою работу, и ему было приятно, когда другим нравилась его стряпня.

Когда я закончил, он проговорил:

— Пойди возьми свой гамак. Будешь спать со мной на кухне. Здесь тебе будет намного лучше, чем в общей каюте с этими свиньями.