В «Видеодроме» погружение в новую реальность уже свершилось: фильм начинается изнутри телевизора, с экрана которого секретарша будит Макса — продюсера канала для взрослых. Макс — очередной харизматичный лидер в фильмах Кроненберга. Он не художник, а скорее пресыщенный обыватель, который ищет острых ощущений, хоть и замечает ненароком, что порно — это социально позитивный акт.
Тем не менее, он в известной степени определяет эстетические установки зрителей. Так, он отмахивается от эротики в японском и древнегреческом стиле — они слишком банальны и чересчур уж soft.
При этом, как отмечает его пожилая знакомая Маша Боровчик (sic!), у Макса нет убеждений, нет философии. Зато она есть у Видеодрома. Это экстремальный аттракцион жестокости, пришедший на смену рутине, к которой в реалиях тв-бизнеса свелась классическая культура.
Попурри из артефактов классического искусства также наполнен кабинет профессора О'Бливиона — там раскиданы гобелены, бюсты, витражи, статуи античных философов и индийских богов. Стул, на котором восседает светило науки, похож на средневековый трон. Кабинет О'Бливиона — это кладбище, что логично, учитывая, что сам он — труп. Дочь ученого называет себя его экраном. Она являет отца миру на видео по телевидению, которое, однако, О'Бливион сам называет чем‑то, что «больше чем реальность». Так возникает ассоциация на уровне тело — музей — кладбище. И Кроненберг намекает, что старая метафора тела как пространства устарела.
Уже в этой краткой дескрипции заметна сложность и многоуровневость коллизий «Видеодрома».
Почти все близкие Макса оказываются фантомами, внедренными в его жизнь Видеодромом, который предстает самой могущественной из кроненберговских проекций разрушительного зла, настоящим «темным медиа». Видеодром может и подчинять волю людей и проецировать в реальных мир антропоморфных существ, действующих в его интересах. Он мыслит стратегически, и его философия, по‑видимому, заключается в бунте против его создателя — человека. Так же как Прометей взбунтовался против богов, Видеодром взбунтовался против человека. Люди создали цивилизацию, сконструировали реальность — такова же задача Видеодрома. Как будет функционировать новый мир, нам не понять — это, если пользоваться формулировками Лавкрафта, за пределами нашего понимания.
Любопытно отметить, что одна из ширм Видеодрома — магазин оптики. Будто Спиноза, как известно, зарабатывавший продажей очков, Видеодром дает людям двойную оптику — философскую, меняющую умы и тела, и буквальную, улучшающую зрение.
Вот она, Сикстинская капелла постиндустриального общества. Как на фреске Микеланджело, Видеодром тянется к человеку, чтобы изменить его сознание, учредить в нем возможность новой перцепции.
И тут, как водится, необходима созидательная учредительная жертва. И Макс обретает свои убеждения и свою философию, жертвуя собой ради человечества. Все это, чтобы дать жизнь новой плоти и дать прикурить Видеодрому, которому только и останется сказать: «Ты победил, Галилеянин».
Таким образом, как и во многих предыдущих фильмах, Кроненберг использует жанровую структуру для перезапуска классического мифа, причем в данном случае христианского. Как тут не вспомнить, что Маршалл Маклюэн, прототип О'Бливиона, в конце концов обратился в католичество и признался, что его ключевая метафора света таки коренится в его символике.