«ведьмочервь». Отрывок из главы «Пепел»
Письмо о Полуденном ужасе
Элиза, позволь в этом письме рассказать тебе об удивительном феномене Полуденного ужаса, как я узнал, столь часто встречающегося в этих местах. Точного определения у феномена нет, но, кажется, объясняя его, я приближаюсь к разгадке сути происхождения Ржи, хоть и нисколь не приближаясь к пониманию целей, которыми он руководствуется. Жители берегов Сопли определяют Полуденный ужас как иррациональное чувство тревоги, возникающее там, где оного возникать не должно. Тревогу эту вызывает не человек, а окружающий пейзаж: поля, берега, полоски леса вдали, все залитое немилосердным полуденным солнцем. На таком ярком свете цвета мира вокруг становятся особенно контрастными, а необычные перспективы здешних мест – композиции с широкими открытыми пространствами – вдруг приобретают странное свойство приближаться к наблюдающему в жарком мареве, чуть ли не нависать над ним. Когда сморгнешь наваждение – словно нехотя отодвигаются. Возможно, такой эффект достигается тем, что соленый едкий пот, каким-то образом минуя брови, попадает в глаза и вызывает сильное раздражение и искажение зрения.
Полуденный ужас ощущается как затишье перед штормом, мир замирает, припадая на задних лапах. Вещь это довольно субъективная. Множество опрошенных мной деревенских жителей и вольных пастухов подтверждают достоверность феномена слово в слово, независимо друг от друга повторяя его характерные признаки. Когда я, отринув условности, начал расспрашивать их о парне в алой рубахе, то один древний полуслепой старик, приклеившийся к лавке, чуть ли не в трансе поведал мне следующее:
Рожь бродит по полям и по берегу, что-то охраняет, кого-то отпугивает – сие неведомо. Обитает он в лесу, сидит перед костром из черного пламени, что выбивается прямо из земли – так он отдыхает, и лучше к нему не подходить и пройти мимо, не заметив. Опасно его беспокоить – в гневе он может послать страшный сон и напугать путника лесными страхами.
В полдень он выходит из леса в поля и бредет к берегу. Тогда пастухи и пахари видят его красной точкой, что всегда маячит побоку, а если повернешься и попытаешься вглядеться, – ускользает туда же, в угол глаза. Если он так сподобится пройти мимо человека, то помимо воли напустит панический страх, и человек бросится бежать, не разбирая дороги, не замечая, что бегство грозит гибелью.
«Ты глаголешь, – сказал я старикашке, – будто сам не раз Рожь видел». Он обратил на меня полубезумный взгляд, время застыло. Было как раз около полудня, и нам со Штепцелем предстояло выйти в поля, чтобы попытаться найти Рожь и еще раз обстоятельно побеседовать.
Видел. Давным-давно узрел красную точку в углу глаза в полдень и сдуру что есть мочи помчался за ней. Рожь проходил далеко, но решил наказать меня за дерзость. Красная точка превратилась в красный луч – это он руку протянул через все поле. Схватил меня за подбородок и зашептал так громко, что в лесу с ветвей начали осыпаться сожженные солнцем иголки. Он зашептал: «Смотри на солнце». И я смотрел на солнце в зените и не мог ослушаться и отвести глаз. Смотрел, пока не почуял паленое – это глаза начали обугливаться. Тогда Рожь меня отпустил и исчез. Больше я его не видел. И почти ослеп от такого.
Говоря о феномене Полуденного ужаса, Элиза, хочу заострить внимание на одном аспекте: время в таких ситуациях словно останавливается, ничего вокруг не происходит. Эти застывшие моменты вызывают глубочайший диссонанс. Пишу об этом почти что со знанием дела, так как ощущения эти весьма похожи на так интересующий тебя, Элиза, мой паралич. В такие моменты, усиленные Полуденным ужасом, меня охватывает отчетливое предчувствие большой катастрофы, которая должна произойти совсем скоро. Я попадаю в провал безвременья, когда в мире ни сейчас, ни прежде ничего не происходило, я не могу отличить живое от мертвого, не могу найти доказательства жизни всего, что вокруг. Я почти что нахожусь на грани утраты себя, своей способности воспринимать вещи и явления, отделять себя от застывшего пространства, что окружает меня. Эта потеря дистанции и есть мой паралич – утрата способности упорядочивать и активизировать мир, который в свою очередь перестает меня замечать.
иллюстрация Augsburger Wunderzeichenbuch — Folio 24 Goldener Sonnenring, 1538
Полуденный ужас ощущается как затишье перед штормом, мир замирает, припадая на задних лапах. Вещь это довольно субъективная. Множество опрошенных мной деревенских жителей и вольных пастухов подтверждают достоверность феномена слово в слово, независимо друг от друга повторяя его характерные признаки. Когда я, отринув условности, начал расспрашивать их о парне в алой рубахе, то один древний полуслепой старик, приклеившийся к лавке, чуть ли не в трансе поведал мне следующее:
Рожь бродит по полям и по берегу, что-то охраняет, кого-то отпугивает – сие неведомо. Обитает он в лесу, сидит перед костром из черного пламени, что выбивается прямо из земли – так он отдыхает, и лучше к нему не подходить и пройти мимо, не заметив. Опасно его беспокоить – в гневе он может послать страшный сон и напугать путника лесными страхами.
В полдень он выходит из леса в поля и бредет к берегу. Тогда пастухи и пахари видят его красной точкой, что всегда маячит побоку, а если повернешься и попытаешься вглядеться, – ускользает туда же, в угол глаза. Если он так сподобится пройти мимо человека, то помимо воли напустит панический страх, и человек бросится бежать, не разбирая дороги, не замечая, что бегство грозит гибелью.
«Ты глаголешь, – сказал я старикашке, – будто сам не раз Рожь видел». Он обратил на меня полубезумный взгляд, время застыло. Было как раз около полудня, и нам со Штепцелем предстояло выйти в поля, чтобы попытаться найти Рожь и еще раз обстоятельно побеседовать.
Видел. Давным-давно узрел красную точку в углу глаза в полдень и сдуру что есть мочи помчался за ней. Рожь проходил далеко, но решил наказать меня за дерзость. Красная точка превратилась в красный луч – это он руку протянул через все поле. Схватил меня за подбородок и зашептал так громко, что в лесу с ветвей начали осыпаться сожженные солнцем иголки. Он зашептал: «Смотри на солнце». И я смотрел на солнце в зените и не мог ослушаться и отвести глаз. Смотрел, пока не почуял паленое – это глаза начали обугливаться. Тогда Рожь меня отпустил и исчез. Больше я его не видел. И почти ослеп от такого.
Говоря о феномене Полуденного ужаса, Элиза, хочу заострить внимание на одном аспекте: время в таких ситуациях словно останавливается, ничего вокруг не происходит. Эти застывшие моменты вызывают глубочайший диссонанс. Пишу об этом почти что со знанием дела, так как ощущения эти весьма похожи на так интересующий тебя, Элиза, мой паралич. В такие моменты, усиленные Полуденным ужасом, меня охватывает отчетливое предчувствие большой катастрофы, которая должна произойти совсем скоро. Я попадаю в провал безвременья, когда в мире ни сейчас, ни прежде ничего не происходило, я не могу отличить живое от мертвого, не могу найти доказательства жизни всего, что вокруг. Я почти что нахожусь на грани утраты себя, своей способности воспринимать вещи и явления, отделять себя от застывшего пространства, что окружает меня. Эта потеря дистанции и есть мой паралич – утрата способности упорядочивать и активизировать мир, который в свою очередь перестает меня замечать.
иллюстрация Augsburger Wunderzeichenbuch — Folio 24 Goldener Sonnenring, 1538
